Мойзес Наим - Конец власти. От залов заседаний до полей сражений, от церкви до государства. Почему управлять сегодня нужно иначе
Что не радует? Опасности упадка
Отмечая выгоды упадка власти, не стоит забывать, что наполовину полный стакан одновременно наполовину пуст.
Упадок власти – одна из основных причин того, что государства теряют способность предпринимать шаги, необходимые для решения внутренних проблем, а лидеры мирового сообщества все менее успешно и оперативно разбираются с проблемами международными. Не в последнюю очередь из-за него в таком обилии расплодились криминальные, террористические и иные противоправные негосударственные образования. Для этих сил не существует границ, а правительства, которые они атакуют, разрушают или просто не замечают, им уже почти не могут помешать{359}.
Кроме того, размывание власти способствует росту политического экстремизма – будь то сепаратизм, ксенофобия, фундаментализм – и в устоявшихся демократиях, и в формирующихся политических системах. Оно выпестовало полный набор невесть откуда взявшихся групп, компаний и информационных агентств, избегающих пристального внимания государства и получающих деньги от каких-то субъектов, прячущихся в какофонии интернета. Размывание власти расширяет возможности для мошенничества и нечестной коммерции.
Нередко увидеть серьезную проблему нам помогают громкие судебные случаи и газетные заголовки с упоминанием персон и организаций. Но каждый из этих отдельных игроков в свою очередь переживает упадок власти. Конечно, это не означает, что можно не тревожиться, – соперничество между преступниками вряд ли ослабит преступный мир. Но надо помнить, что и “Талибан”, и “Аль-Каида”, и мексиканский наркокартель “Лос-Сетас” подвержены расколам, разделам и мутациям; что угроза, исходящая от единого Китая, – совсем не то, что угроза от Китая, претерпевающего быстрое и разрушительное дробление власти: по регионам, группам влияния, фракциям Коммунистической партии и так далее.
Фигуранты, в конце концов, могут поменяться, проиграв соперникам или перестроившись сами по себе. Во многих случаях инструменты, посредством которых эти организации отправляют свою власть, останутся прежними, в других новые игроки стяжают власть при помощи новых изобретенных ими инструментов. Власть, которой обладают Фейсбук и Гугл, опирается на новые технологии, не освоенные больше никем. Могущество “Аль-Каиды” обеспечено ее новыми и кровавыми методами “ведения дел”.
Более того, масштаб революций множества, мобильности и ментальности одновременно усложнил и обострил наши проблемы и ослабил имеющиеся у нас средства к их решению. Возьмем угрозу глобального потепления: да, выбравшись из нищеты, Китай и Индия повысили качество жизни нескольких миллиардов человек, но в то же время резко увеличили выброс парниковых газов. В 2006 году Китай стал крупнейшим в мире их производителем, потеснив США, а Индия расположилась на четвертом месте. Любые меры по сокращению выбросов углекислого газа в одной стране должны учитывать действия других государств – не в последнюю очередь потому, что на введение экологических ограничений и выплат за выбросы, которые принимаются в развитых странах, коммерческие компании отвечают переносом углеродоемких производств за рубеж. От экспорта оружия и маркировки интернет-доменов до рыболовства и торговли сельхозпродукцией, практически любой предмет международных договоренностей сегодня обрастает новыми требованиями со стороны все большего числа договаривающихся. В результате мы все меньше способны к каким-то действиям, выходящим за рамки необходимого минимума и на самом деле помогающим решить проблему. Более разнообразный и представительный состав участников за столом переговоров (из былых “слабых”) и сокращение доли решений, навязанных миру немногими могущественными субъектами, можно только приветствовать, чего не скажешь о возросшей дистанции между намерением и результатом.
Политический паралич как сопутствующий эффект упадка власти
Этот паралич стал очевиден в США. Политическая жизнь поляризуется, и пороки системы, перегруженной сдержками и противовесами, становятся все заметнее. Фрэнсис Фукуяма называет эту систему “ветократией”. Он пишет: “Американцы весьма гордятся конституцией, которая ограничивает исполнительную власть посредством различных сдержек и противовесов. Но эти сдержки и противовесы превратились в метастазы. Америка стала ветократией.
Когда эта система сочетается с идеологизированными партиями, ‹…› наступает паралич. ‹…› И если мы хотим из этого наступившего паралича выбраться, нам потребуется не только жесткое руководство, но и исправление институциональных регламентов”{360}.
Экономист Питер Оржаг наблюдал закулисье ветократии и ее кошмарные плоды. В статье 2011 года он осмысляет события, свидетелем которых стал незадолго до того один из ведущих экономических стратегов США: “Когда я работал директором административно-бюджетного управления в администрации Обамы, я убедился, что политическая поляризация несет Америке беды – она подрывает способность Вашингтона выполнять рутинную, насущную работу по управлению страной. Как бы радикально это ни прозвучало, чтобы вывести наши политические институты из оцепенения, нам нужно сделать их несколько менее демократическими. Я сознаю, что подобные идеи подразумевают определенный риск. И мои предложения не радуют меня самого: они больше продиктованы отчаянием, чем вдохновением. Но мы не можем закрывать глаза на то, что поляризованное, обездвиженное правительство несет стране нешуточный вред. И мы должны найти выход”. Оржага не назовешь радикалом, грезящим об автократии. Строго говоря, предлагает он по сути технократические реформы: расширение автоматической стабилизации в финансовой сфере (налоговые и бюджетные поступления, которые автоматически увеличиваются, когда экономика замедляется, и сокращаются, когда она растет), страховочные механизмы (процедуры, которые запускаются, если Конгресс бездействует: таким образом, режим “по умолчанию” меняется с бездействия на действие) и более активное использование экспертных комиссий, уполномоченных решать и действовать и огражденных специальным регламентом от давления политических партий{361}.
Хотя приведенные примеры взяты из недавнего опыта Соединенных Штатов, большинство демократических обществ также страдают от этого сочетания резкой политической поляризации и такого устройства общественных институтов, которое серьезно затрудняет принятие правительством своевременных и эффективных решений. Вспомним, что, как мы отмечали в пятой главе, из 34 самых богатых демократий в 2012 году только в четырех президент и премьер-министр принадлежали к партии, имеющей парламентское большинство. В других странах, как и в США, нет недостатка в оригинальных идеях о реформировании системы сдержек и противовесов, с тем чтобы правительства могли выйти из паралича и выработать более эффективную политику. Но никаких реформ не происходит. Ни в США, ни где-либо еще. Даже острые последствия экономического кризиса в Европе не заставили правительства вернуть себе ту власть, что необходима для оперативного и успешного реагирования. Более того, произошло обратное: экономический кризис спровоцировал дальнейшую политическую поляризацию и еще больше ослабил как тех, кто стоит у руля, так и тех, кто им оппонирует. Ни первые, ни вторые не обнаружили способности осуществить отчаянно необходимые перемены. Воистину конец власти.
Гибельная конкуренция
В экономике есть понятие гибельной конкуренции. Она возникает, когда цены, устанавливаемые поставщиками в той или иной отрасли, падают ниже себестоимости. Компании идут на это, если хотят срочно сбыть товарные запасы или когда их цель – не скорая максимизация прибыли, а разорение одного или нескольких конкурентов. Конкуренты отвечают тем же. И если такая игра перерастает из короткой вспышки откровенно агрессивной рыночной политики в устойчивый паттерн, это грозит опрокинуть всю отрасль. Определенные обстоятельства особенно предрасполагают к возникновению гибельной конкуренции. Например, она возникает, когда налицо значительный излишек производственных мощностей – простаивающие станки и заводы или переполненные товарами склады – и компании снижают цены лишь затем, чтобы бизнес не остановился совсем. В некотором смысле гибельная конкуренция – это порочная мутация идеальной конкуренции, столь милой сердцу экономистов.
Гибельная конкуренция – образ, помогающий хорошо проиллюстрировать, какими бедами чревато распыление власти и ее последующий упадок. Когда власть трудно применять и удерживать, когда она распределяется среди широкого и постоянно меняющегося круга мелких субъектов, могут сложиться формы взаимодействия и соперничества, пагубные для общественного блага, угрожающие здоровью экономики, процветанию культуры, стабильности наций и даже миру на Земле. В политической мысли подобная ситуация отражена в классическом контрасте двух противоположностей: тирании и анархии. Чрезмерно сконцентрированная власть порождает тиранию. На противоположном полюсе чем более дробной и размытой становится власть, тем выше риск анархии – состояния, когда порядок сменяется хаосом. Обе эти крайности редки: даже у самых диктаторских режимов есть бреши, и в самых анархических средах рано или поздно возникает какое-то зерно порядка и какая-то власть, и хаос отступает. Но главный смысл сравнения в том, что активное размывание власти и неспособность главных ее субъектов главенствовать столь же опасны, как и чрезмерная концентрация власти в руках немногих.
